Иван Грозный (по свидетельству путешественника Альберта Кампельза) после возвращения из Казани в 1552 году запретил продажу водки в Москве, оставив лишь один кабак для опричников. Благо. Но он же в 1543 году открыл в Новгороде восемь кабаков для прибыли казне и – дабы ослабить своевольный город. И тогда владыка Новгородский писал царю: «Бога ради, Государь, потщися и помысли о своей отчизне и о великом Новгороде, что сия ныне в ней чинится: в корчмах безпрестанно души погибают без покаяния и причастия, в домах, на путях и торжищах убийства и грабления в граде и погостах великие учиняются – прохода и проезда нет». После письма священника Иван Грозный приказал уничтожить кабаки. Решительно боролся с тайной торговлей: шинкарей били кнутом и бросали в реку.
Царь Фёдор Иоаннович уничтожил последний кабак, оставшийся после Ивана Грозного. Борис Годунов, напротив, открыл корчмы, и это вместе с четырёхлетним неурожаем привело к смутному времени...
После отмены крепостного права, с началом широкого развития свободного предпринимательства наблюдается безудержный рост винокуренных заводов, сети питейных заведений и повального пьянства. Что и сказалось на народном здравии. Если в 1874 году, в год издания закона о всеобщей воинской повинности, на службу приняли 2 301 000 богатырей, то через четверть века меру роста новобранцев вынуждены были убавить на полтора вершка (около семи сантиметров), а объём груди перестали измерять. А производство спиртного всё увеличивалось. Если в 1902 году продали 63 млн. вёдер водки, то в 1906 году – 85 млн. вёдер. Прирост составил сорок процентов. И это без учёта вина и пива.
Особым пристрастием к пьянству отличались поволжские города, а Самара снискала печальную славу самого пьяного города в мире. Но именно здесь зародилась организованная борьба с пьянством.
В середине прошлого века по стране прокатилась волна антиалкогольного протеста. Сельские и волостные сходы выносили общественные приговоры по закрытию кабаков в их селениях. Писались письма царю, устраивались крестные ходы, а то и просто поджигались кабаки и пивные лавки. В обширной Российской империи не осталось волости, где бы не был вынесен общественный приговор пьянству. На этой волне народного недовольства правительство приняло закон, подготовленный Витте, о введении винной монополии, якобы для борьбы с пьянством. Частные винокуренные заводы перешли к государству. Казна стала пополняться «пьяными рублями». Для равномерного распределения «пьяного налога» кабаки поставили и там, где их вовсе не было. И пошло – поехало. Закрутилась пьяная карусель. Приговоры общин отменили, в церквях антиалкогольные проповеди запретили. Поощряемое пьянство принимало всенародный характер. Миллионы людей пропивались до нитки. Крестьяне, получившие долгожданную свободу и земельный надел, закладывали кормилицу-землю в кабаках.
В это время и удивил мир человек богатырской внешности и духа, промышленник из крестьян Михаил Дмитриевич Челышов. И до него обличали пьянство – писатель Л. Толстой и юрист А. Кони, многие врачи и учёные. Но с деятельностью Челышова связано начало организованной борьбы с пьянством в России.
Если ныне спросить на улице Самары о Челышове, то в лучшем случае вспомнят о челышовских домах, о хорошем градостроителе – и только. Между тем в начале века газеты России и Европы писали о нём больше, чем о Шаляпине и Горьком вместе взятых, – таков был размах его деятельности. Апостолом народной трезвости звали газетчики этого человека. При советской власти имя Челышова упоминать в печати не разрешалось.
Родился Михаил Дмитриевич в 1866 году в деревне Ворынино Владимирской губернии в семье бедного, но мастерового крестьянина Дмитрия Ермиловича Челышова. С детства отличался редкой сообразительностью, пытливостью ума, жаждой знаний и... упрямством. Читать научился дома, а из церковноприходской школы его изгнали из третьего или четвёртого класса: на уроках выполнял арифметические действия быстрее дьячка и частенько поправлял медлительного учителя, за что и был наказан.
Холодная, северная владимирская земля плохо кормила многодетное крестьянство и владимирцы издревле ходили на отхожие промыслы. Отец Михаила брал подряды на малярные работы и искал заказы по всей губернии. Малярное ремесло с малолетства освоили и его дети.
В это время на Волге росла, ширилась хлебопромышленная Самара – новое экономическое чудо, прозванное «вторым Чикаго». В поисках своего счастья подалась туда и семья Челышовых.
Выбиться в промышленники Челышовым помог случай. Однажды их бригада – Дмитрию Ермиловичу помогали сыновья-подростки – ремонтировала дом известного самарского купца-миллионера Аржанова. Купец часто приезжал и проверял работу. Тут он и приметил крестьянского паренька Мишу Челышова. В обед вся бригада, утомившись, спала, и только Михаил жадно читал книги. Это произвело на Аржанова большое впечатление – крестьянский паренёк за книгой... Самарские купцы отличались меценатством, у них был свой кураж друг перед другом. Аржанов решил посмотреть, что выйдет из этого парня, дал ему десять тысяч рублей и сказал: «Бери, для меня это не деньги, а ты дело начнёшь. Заработаешь – отдашь, а не заработаешь – не обедняю».
Михаилу едва исполнилось шестнадцать лет (совершеннолетие наступало в двадцать один год), и он отдал деньги отцу. Они взяли подряд на Транссибе – стройке века. Дело пошло. Трудолюбие, сметливый ум и абсолютная трезвость привели к тому, что через несколько лет строительная фирма «Торговый дом Д. Е. Челышов с сыновьями» превратилась в очень крупное предприятие с филиалами в Петербурге, Москве, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Казани и всему Транссибу. Кроме того, торговый дом имел большую паровую мельницу, асфальтовый завод (это его асфальтом мостили первые улицы Самары), первоклассные бани, доходные дома, занимались и хлеботорговлей.
Очень рано, двадцати с небольшим лет, Михаил увлёкся общественно-политической деятельностью. Почти четверть века состоял гласным городской Думы. Он всегда критиковал пьянство, а в 1902 году начал большой поход против зелёного змия, В Самарскую городскую Думу внёс предложение выплатить казне то, что наживает казёнка от продажи спиртных напитков (около 300 тыс. рублей). Но тогда даже напечатать его заявление не разрешили.
В советское время стало расхожим представление – «пьяное самарское купечество». Между тем, купцы были самой трезвой прослойкой горожан, вели степенный образ жизни и имели длинный трудовой день.
Челышов встал на трудный и рискованный путь. Только в стотысячной Самаре тогда насчитывалось свыше 450 пивных и около 400 трактиров, портерных лавок и других распивочных заведений, два пивных завода, несколько винокуренных; публичные дома с продажей спиртного на некоторых улицах шли целыми рядами.
И тысячи людей – от хозяев до полотёров – кормились с пьяного дохода. Возглавлял алкогольный синдикат пивной король Поволжья Альфред фон Вакано. Ещё больше противников было в российском масштабе – от левых радикалов до одного из князей Голицыных и многих министров.
Но и соперник зелёному змию в лице Челышова достался серьёзный. Двухметрового роста, косая сажень в плечах. В одежде прост не по званию: будучи весьма состоятельным, ходил в долгополой поддёвке нараспашку, внизу русская рубаха с поясом-шнурком; на ногах высокие сапоги или валенки.
Вот как описывали его современники: «Лицо умное, выразительное. Говорит свободно. Жесты широкие, уверенные. Когда речь заходит о пьянстве и борьбе с зелёным змием, М. Челышов весь напрягается. Выравнивается во весь свой рост, речь становится бурной. Видно человек говорит о самом дорогом для него. О том, чем он давно болеет, над чем долго думал, что одно поставил заветной задачею своей жизни. Это фанатик своей идеи, но фанатик-делец, фанатик-практик. Никаких политических программ он не знает. Не хочет знать. Для него одна забота – оздоровление страны. Одно горе – пьянство народа. Враги, – кто спаивает народ. Друзья, – кто готов помогать борьбе с кабаком».
Сам Челышов так говорил о проблеме пьянства:
«Я вас спрашиваю, мыслимо ли, чтобы государство, считающее себя христианским, жило доходами со спаивания родного народа?»
«Господа, я должен сказать откровенно, что ведь разницы между палачом и винозаводчиком я не вижу. Как тот накидывает петлю на шею и знает, что он этим делает, так и винозаводчик, – ведь среди них нет тёмных, необразованных людей, не знающих, что приготовляют, – он знает, что это есть яд, знает его последствия и всё-таки сумеет добывать положение своей промышленности от Высшего Правительства».
«Промышленность даёт 90 миллионов налога. Это со всей России. И то плачут промышленники: «Житья нет». И понятно. Главный покупатель – народ. Если он 700 миллионов в год пропил в казёнке, – где ему, на что покупать товар? А выведите монопольку, – те же промышленники согласятся вам платить вдвое, втрое. Не 90 миллионов, а 200, 300. Я говорил с купцами, с заводчиками, с промышленниками, – все в один голос:
– Дайте трезвых рабочих, трезвых приказчиков, служащих, по десяти, рублей в год будем платить с головы.
Это за служащих трезвых. А что заплатили бы они за трезвый многомиллионный народ? Не сноси народ ежегодно 700 миллионов в казёнку, – он на 700 миллионов рублей покупал бы себе ситцу, обуви, сбруи, сельскохозяйственных орудий. А теперь пропившийся народ голый...».
Речи Челышова становились опасными для алкогольной мафии. Он резко критикует и правительство, и винокуров, имевших поддержку правительства. В 1908 году винозаводчики провели два съезда, а когда общества трезвости захотели устроить съезд, то правительство признало его несвоевременным,
И не сносить бы Челышову головы, но он сумел развернуть на свою сторону самарский биржевой комитет – несколько десятков хлебопромышленников-миллионщиков. Это была серьёзная сила. За спиной Челышова встали мощные семейные кланы Сурошникоаых, Аржановых, Шихобаловых, Соколовых, Башкировых, Жиравлёвых... С этим вынуждены были считаться и Вакано, и Голицын...
Далее Челышов вступил в партию октябристов и выступал там с одной темой – о пьянстве. Вначале он завоевал расположение самарских октябристов. Затем, в 1907 году, он и самарская делегация при поддержке других депутатов от крестьянства на всероссийском съезде партии добились решения включить борьбу с пьянством в программу союза отдельным пунктом. Ещё одно большое достижение.
Только Челышов не удовлетворился достигнутым: став депутатом Государственной Думы, он с её трибуны сделал более ста выступлений, обличающих пьянство. Челышов первым вынес проблему пьянства в парламент, неутомимо будил российскую общественность. Газеты всего мира печатали его яркие, образные речи и изречения. Не мешало бы и сейчас хотя бы часть из них переиздать.
7 декабря 1907 года Челышов зачитал в Государственной Думе заявление, подписанное 66 членами её, и после дебатов Дума постановила избрать Комиссию омерах борьбы с пьянством. Так талантливый самородок из народа борьбу с алкогольной мафией сделал государственным делом. Благодаря работе комиссии был принят целый ряд законодательных актов, ограничивающих распространение этого поистине бича и язвы народной. |
Рассказ о титанической деятельности человека, добившегося введения сухого закона, требует большой статьи или книги. Здесь же приведём лишь некоторые из высказываний Челышова:
«Я глубоко уверен, какие бы законы мы ни писали, какие бы реформы ни ввели, но если каждый из нас у себя дома в нашей будничной жизни не будем трезвыми, от этого не будет лучше, то эти законы, которые мы написали, в нынешних музеях, построенных из камня и железа, века пролежат. И монаршие милости не помогут, если народ пьян».
«Из Питера нам отказали (взять деньги). Ведь из-за денег торгуют – ну, на, возьми ты деньги от нас, но отпусти душу на покаяние».
«В настоящее время имущий класс платит мало – за него платит крестьянство: оно продаёт последнюю лошадь, корову со двора гонит, и всё для вина, всё за вино. Нам, людям имущим, надо поделиться, отдать часть; если мы уступим наши материальные средства, то это поведёт к нашему же благу. Всякий может сказать: завтра я буду жив, семья моя не будет обесчещена и дом мой не будет сожжён».
Для своих проповедей Челышов использовал любую трибуну: народные дома и аристократические салоны, партийные съезды и думскую трибуну. Выдающийся русский публицист М. Меньшиков так описал появление Челышова в Думе: «...среди высоко политических речей различных лидеров вдруг раздался голос совсем из другой оперы. На трибуне стоял высокого роста брюнет, промышленник из крестьян в русской поддёвке, без крахмального белья, но с крупным бриллиантом в перстне. Могучий голос, способный перекричать парламент, а главное – захвативший оратора вопрос могучей важности, хотя вовсе не политический, а бытовой. Трудно изобразить замешательство парламента и министров. Они казались накрытыми врасплох, они растерянно ждали, когда же скандал кончится. Впечатление именно скандала производят каждый раз речи г. Челышова, – из тех скандалов, когда в лицемерном обществе вдруг затешется «невоспитанный» человек, который начинает, не стесняясь, говорить правду в глаза вместо условной лжи. Наши «господа народные представители» только что расположились отвести душу в политических приятных разговорах, только что почувствовали себя ораторами, которые могут гулять в «кулуарах», делиться на «фракции», слушать «лидеров», предлагать «формулы перехода» и проч., только что они втянулись в бесконечную канитель политической метафизики, где всё – «требования», всё – «права» и, по-видимому, не предстоит никаких обязанностей, – как вдруг из их же среды встаёт чёрная поддёвка, размахивая богатырской, сверкающей бриллиантовым перстнем рукой, возглашает: Позвольте, господа! А кабак-то вы забыли? – Какой кабак? – в смущении переглядываются гордые тем, что поделились на кучки, господа кадеты, октябристы, мирно-обновленцы, постепенновцы, умереновцы или как они там называются. – Какой кабак? Переглядываются министры. Экая досада! Весь сценарий испорчен. Тут порядочные люди между завтраком и обедом разговаривают о политике и вдруг кабак!..»
Провокации алкогольной мафии против Челышова следовали одна за Другой. 18 марта 1908 года в банях Челышова, где посетителям не только не подавали (а могли бы наживать на этом большие деньги на законном основании), но и запрещали приносить с собой спиртное обслуживающему персоналу, полиция обнаружила компанию с женщинами, распивающими вино и пиво, доставленное якобы прислугою бани.
Полиция знала, в какой номер идти, а в столице уже был набран номер специального журнала «Хулиган», посвящённый Челышову...
Пока разбирались, а тяжба длилась ровно два года, газеты печатали фельетоны и карикатуры. Во время выступления Челышова его противники выкрикивали: «А как же бани?» – и покидали зал.
Волжский богатырь сражался в туманном Петербурге с беспощадным врагом: едкой насмешкой и холодной иронией. Можно представить, что он пережил.
Но была и поддержка у Челышова. Тысячи и тысячи писем со всей России шли в правительство и в Самару. Поддерживали люди разных сословий и национальностей: товарищ председателя Совета министров немец барон Мендорф, евреи – врач Шоломович и деятель культуры Тейтель, русские – инженер Зубчанинов и писатель Л. Толстой, епископ Евлогий и священник, депутат Государственной Думы Волков, прибалтийские ксендзы и татарские муллы. В почте борца за трезвость встречались и такие телеграммы: «По случаю вашей инициативы, имеющей целью возрождение русского народа, мы посылаем наши искренние поздравления. Венгерский союз народного здравия. Будапешт». Шли письма из Швеции и Норвегии, Италии и Франции, Германии и США. Имя Челышова стало нарицательным: противников алкоголя называли «вторыми Челышовыми».
И очередная провокация рассеялась свидетельскими показаниями и рядом документов. Один из них предоставил Исаак Тейтель: ему предлагали деньги за то, чтобы он подобным образом опорочил Челышова. Он отказался, но документ сохранил. Другой документ – факсимиле счёта (отчёт об экстренных расходах Вакано и подкупе им провокаторов) опубликовали газеты, что вынудило Вакано признать содеянное и выступить с обвинениями, якобы документ у него похитили. «Биржевые ведомости» отрицали незаконность получения документа. Но это уже были детали. Акции Вакано поползли вниз. Суд полностью оправдал Челышова.
На этой очистительной волне Челышова избирают председателем городской Думы. Он вводит в самарский лексикон слово «гласность», создаёт народный контроль, открывает прессе все двери, начинает мощную атаку на управско-трактирно-пивную партию. Провозглашает три принципа: свет, гласность, контроль!
В ответ – жесточайшая критика, которую можно резюмировать одной фразой: «Уходи, дай украсть!»
Тогда Михаил Дмитриевич всем представителям местной и столичной печати выдал открытые листы, которые давали им право свободного входа во все городские учреждения и предприятия, позволяли просматривать буквально все документы. Фактически всем журналистам были предоставлены права членов управы. Затем в 1910 году Челышов учредил институт контролёров с широкими полномочиями: самарский миллионер, по сути, впервые в нашей стране учредил народный контроль. Результаты сказались незамедлительно. Городской водопровод сразу дал на 11 500 рублей больше, чем в бесконтрольном году. Электрические сети на 8 000 рублей больше и т. д. Раскрылась масса хищений и злоупотреблений.
В 1912 году, когда Челышов находился в Петербурге, его противники осмелели и большинством голосов упразднили контролёров самарского городского управления. Разразился очередной скандал. По приезде Михаил Дмитриевич заявил городской Думе: «...гласность, как и контроль, существовали в управе около двух лет. Теперь же, когда Дума уничтожила контроль и когда гласности устраиваются препятствия, я считаю невозможным для себя и убыточным для города руководить городским хозяйством без контроля и в темноте, как оно велось в прежнее время. Вследствие этого я слагаю с себя звание городского головы». Окончив речь, городской голова снял с себя цепь и вышел из зала.
Вот так яростно буржуй сражался за народное добро. Впрочем, борьба против зелёного змия продолжилась. И на тернистом пути ещё не раз приходилось Михаилу Дмитриевичу проявлять недюжинный характер.
В 1908 году царь Николай II принимал у себя группу депутатов 3-й Государственной Думы. Когда произнесли тост за здоровье царя, все, особенно газетчики, стали смотреть на Челышова. Он поднял бокал и... поставил его обратно. В зале был шок. Пришлось самарцу дать пояснения: «Его императорское величество знает, что я всем сердцем желаю здоровья его императорскому величеству, но даже во имя его здоровья не буду портить своё здоровье». Чтобы так сказать в подобной ситуации, надо иметь кое-что за душой.
М.Д. Челышов умер в 1915 году. Но дело своё он успел сделать. В 1914 году, когда началась Первая мировая война, Челышов и его сторонники из Самарской городской Думы добились разрешения ввести в городе сухой закон на период воинской мобилизации. Самара стала первым губернским «сухим» городом в России. Нововведение сказалось положительно. В отличие от других городов в Самаре не было пьяных драк, грабежей и других массовых беспорядков.
Николай II благословил сухой закон на всей территории России на период войны. Закон не был жёстким. Просто власти разрешили то, чего добивался Челышов всю свою жизнь: местным земствам было дано право на своё усмотрение объявлять у себя «сухие» зоны. Не везде сразу воспользовались данным разрешением, но уже через год-два практически вся Россия приняла сухой закон!
И надо сказать, что сухой закон, принятый нашим государством, увенчался полным успехом. Случались отдельные факты самогоноварения, поползновения на денатурат, но... пьянство в целом резко сокращалось. За каждый выявленный шинок заявителям и полиции выдавались премии. Быстро навели порядок. Во время сухого закона страну разоряла жесточайшая война, асахар в Самаре практически не исчезал. Дума лишь однажды возвращалась к этому вопросу и к талонам: когда случились перебои, на Тимашевский сахарный завод направили около двухсот военнопленных австрийцев взамен мобилизованных рабочих – и вопрос решили.
Шла война, а самарские промышленники строили железные дороги в хлебные районы, в 1915 году в городе (на Хлебной площади) вырос крупнейший в Европе элеватор, служащий нам и сегодня. Там, где местные власти работали, сухой закон оправдал себя полностью. И не случайно в 1914–1916 годах американцы приезжали в Самару, изучали опыт, применённый ими в двадцатых годах (хотя и не совсем удачно, но это уже совсем другая история).
После революции Ленин поддержал сухой закон, понимая, что молодой республике нужна стабильность, а пьяную толпу можно «зажечь» и направить куда угодно.
Но при Хрущёве производство и потребление алкоголя довели до семи литров на живую душу. После второго раскулачивания обрезали огороды под самую избу, запретили держать скот – не более одной коровы и трёх овец на семью и... вручили бутылку с водкой.
При Брежневе «героический» Госплан довёл потребление алкоголя до двенадцати литров на душу, а в России этот показатель в некоторых областях доходил до двадцати литров. И это без учёта пива, привозного вина, самогона, без моря технического спирта...
Двадцать литров чистого алкоголя – это пятьдесят литров водки, или сто бутылок на человека. Чтобы спьяниться, многим достаточно двухсот граммов водки. Если брать по стакану в день, то получится, что население России 250 дней в году находилось во хмелю. Но если не брать в расчёт маленьких детей, глубоких стариков, больных, солдат, часть женщин и заключённых, то получим картину повального пьянства большей половины населения.
Нас разбудил Горбачёв в 1985 году. И мы призадумались. Куда идём? Наш лидер ввёл жёсткие ограничения на производство спиртного. И был прав. Но слишком глубокие корни пустило пьянство, чтобы можно было его выдрать одним махом. Производство спиртного сократили всего лишь до норм хрущёвских времён, но оказалось, что алкоголизованному обществу этого болезненно мало... Так и наркоману вначале достаточно одного укола в день, потом и двух, и трёх не хватает...
Больного наркоманией уже бесполезно призывать к трезвости. Им надо помогать избавиться от наркотической и алкогольной зависимости.
Кстати, до двух третей квартирных краж в России совершают наркоманы и алкоголики. Так с чем бороться, с кражами или с наркотиками и алкоголем?
Но затрещал государственный бюджет, в значительной степени построенный на позорных «пьяных» рублях. Появились сложности с сахаром – торговая мафия постаралась. При его дефиците в магазинах на складах в 1990 году (смотри «Правду» от 26.12.90 г.) сложились сахарные эвересты, часто под открытым небом... «В целом по стране на складах скопилось более миллиона тонн сахара». Появились и другие трудности: падение цен на нефть и иные экспортные материалы, ослаб товарный рынок из-за забастовок и национальных столкновений в целых регионах, бездумно повышали зарплату в ряде отраслей при снижении производительности труда.
И нашлись деятели, решившие списать все промахи и неудачи на борьбу с пьянством. Нам заранее предлагают систему, когда дети трезвого Петра будут жиреть за счёт того, что дети пьяного Степана будут сидеть голодными. Нас толкают в систему, где будет множество ЛТП – концлагерей для пьющих. Где споенные системой люди будут работать безвозмездно на жиреющую алкогольную мафию. Эта группировка алкомафии считает, что пьяным народом легче понукать.
Другую группировку алкомафии описал Ф. М. Достоевский в романе «Бесы». Там преступный и изощрённый революционер Пётр Верховенский, искушая и увлекая в свои сети Ставрогина, раскрывает цели и задачи: «Народ пьян, матери пьяны, дети пьяны, церкви пусты, а на судах: «Двести розг или тащи ведро». О, дайте взрасти поколению. Жаль только, что некогда ждать, а то пусть бы ещё попьянее стали. А как жаль, что нет пролетариев. Но будут, будут, к этому идёт... Слушайте, я сам видел ребёнка шести лет, который вёл домой пьяную мать, а та его ругала скверными словами. Вы думаете я этому рад? Когда в наши руки попадёт, мы, пожалуй, и вылечим... если потребуется; мы на 40 лет впустыню выгоним, но одно или два поколения разврата теперь необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек превращается в жалкую, трусливую, себялюбивую мразь. Вот чего надо! А тут ещё свеженькой кровушкой, чтоб попривыкли».
Верховенским нужен народ пропившийся, голодный и озлобленный. Ибо сытый и благополучный народ бунтовать не станет.
Цели у группировок алкомафии разные, но средство достижения цели одно – водка.
Нас пытаются уверить: пьянство мы одолеем только с ростом образованности людей. Не верьте! Мы пришли ко всеобщему среднему образованию, но пить стали ещё больше, ибо забыли о человеке и его душе. От пьянства у нас умерли сотни поэтов, композиторов, художников.
И материальное благополучие ещё не спасает от пьянства; в США в конце ХХ века, в самые благополучные для них годы, пьяниц было пруд пруди – 18 миллионов алкоголиков.
Нам говорят, что самогон полностью заменил водку, и государство несёт огромные убытки. Не верьте! Убытки несёт не государство – те люди, чьи миллионы складываются из убитых водкой людей. К тому же самогонные аппараты никогда не угонятся за заводскими конвейерами и лучшее тому доказательство – нескончаемые очереди у винных магазинов.
Нам обещали изобилие соков, фруктов, мороженого... вместо водки. Взамен этого в начале 1990-х годов, с фактической отменой горбачёвских ограничений на производство алкоголя, стали спешно реставрировать спирто-водочные заводы. И – началась борьба с трезвенническими организациями на государственном уровне. Антиалкогольные произведения и статьи исчезли со страниц газет и журналов, и только периферийным, малотиражным изданиям иногда позволяли сказать правду.
Противниками трезвости запускается в ход и фальшивая статистика. Нам говорят, что у нас пять миллионов алкоголиков, а в Америке восемнадцать миллионов. В стране, где пьют всё, что горит и даже что не горит, опустившихся людей гораздо больше. Если по той же статистике в 1984 году мы потребляли спиртного больше, чем американцы, тем более крепких напитков, то почему же алкоголиков оказывается меньше? Не верьте!
Только на шестом году перестройки стала известна правда о закупках вина за границей, когда борьбу с пьянством свернули и обругали. Между тем на оплату импорта спиртного в 1984 году, когда своя бормотуха продавалась на каждом углу, потрачено 685 миллионов инвалютных рублей. В тот же год экспорт легковых автомобилей – 265,5 тысяч на сумму полмиллиарда рублей. Пропивали не только автомобили, но и нефть, и лес... За последние пятнадцать лет советской власти ввезли водочных и безалкогольных изделий более, чем на 6,7 млрд. рублей, а медицинского оборудования всего на 3,7 млрд. Почему так? И почему-то совсем умалчивалось, что в 1990 году в местный бюджет поступало 13,8% от продажи спиртного, на 1991 год запланировано 18,5%, но и не более. Россию обложили алкогольным налогом, чтобы поддерживать в непьющих, многодетных республиках фонды общественного потребления.
И сразу встаёт вопрос – Россию вначале продали, а потом пропили, или вначале пропили, а потом продали? Где ответ? Эти и другие тайны спаивания страны ещё ждут своего обсуждения.
Евгений Александрович БАЖАНОВ