Иван Алексеевич Чуриков родился в 1862 году в семье самарского купца. От отца унаследовал рыбное дело. Веками на Волге (до постройки гидроэлектростанций) сетями ловили рыбу прямо против города и несли на базар двухметровых осетров и щук, пудовых сазанов и сомов... Икру и осетрину ели не меряя. Цена – копейка.
Чуриков рано женился на богатой невесте и самостоятельно повёл хозяйство. Как и многие коммерсанты, он вкладывал деньги в разные отрасли и... везде имел успех. Наладил торговлю по всей России, с Японией и США. Случалось, отмечал удачи крепкой выпивкой.
Неожиданно скончалась жена. Ещё совсем молодой, двадцатилетний купец запил по-чёрному. Большая часть громадного состояния осталась в кабаках. Был пропит даже собственный, весьма доходный трактир. Человек быстро опустился на самое дно... Тут за Ивана серьёзно взялись родственники. Его тётки-монахини и дядя-миссионер православия ни на один день не оставляли его. Им удалось внушить ему веру в доброе, веру в себя.
Купец, гремевший по Самаре как большой кутила, отрёкся от спиртного и стал проповедовать трезвость с позиций христианской добродетели. Он оказался страстным и ярким проповедником.
Отказавшись от остатков недвижимого имущества, Чуриков надел на себя вериги весом в двадцать два фунта и не снимал их ни днём, ни ночью, говоря, что умерщвляет свою плоть и думает только о спасении своей души и душ других пьяниц. Проповеди читал в тех же кабаках и пивных, где некогда напивался сам. И – происходили чудеса: многие выпивохи, вопреки своему желанию, не могли пить. Как только они подносили хмельную чарку ко рту, их начинало рвать.
Обнаружились у Чурикова и недюжинные способности исцелять болезни. На Руси никогда не было недостатка в знахарях, но такого одарённого целителя Самара ещё не знала. Чуриков зачастую вылечивал за один приём, одним прикосновением, молитвой. Люди приходили на костылях, а уходили без них. У его дома целый сарай и сени были завалены оставленными костылями и клюшками. Их намеренно не убирали.
Слава Чурикова быстро росла. И лечил он всякого бесплатно. Принимал лишь продукты. С утра к нему выстраивалась длинная очередь. Образовался и круг единомышленников-трезвеников.
Деятельность проповедника обеспокоила алкомафию, пивного короля Альфреда фон-Вокано и местные власти: трезвенники подрывали доходную отрасль, будоражили умы самарцев, компрометировали государственную винную монополию.
И Чурикова посадили в психиатрическую лечебницу. Пьяного не сажали, а трезвого посадили. Использование психиатрии в политических целях у нас имеет давнюю практику. Борьба пошла не шуточная...
Пограничная Самара издавна заселялась людом вольным, беглым – бурлаками, крючниками, бродягами, и не случайно слыла пьяным городом. Но и организованная борьба с алкомафией зародилась в Самаре не случайно: в городе имелась сильная и активная прослойка, боровшаяся против пьянства – это и православные миссионеры, взращённые в экстремальных условиях, и староверы, и разные религиозные секты, исповедовавшие трезвость и бежавшие за Волгу от царских притеснений. (Так, в первой половине XIX века Самара ещё была молоканским городом и все школы были в руках молокан. Состоятельные граждане православного вероисповедания даже отдавали детей на учение за пределы города).
Почитатели и поклонники не оставили Ивана Чурикова в беде. Десятки и сотни людей собирались у ворот лечебницы. Несли передачи, беспокоили администрацию. Скандал нарастал.
Местные власти выслали Чурикова из Самары. И он объявился в Петербурге. Блестящий город дворцов и мостов был и пролетарским центром. На обширных рабочих окраинах лепилось множество дешевых пивных и мрачных притонов.
И здесь Чуриков посещает пивные, трактиры, публичные дома, тюрьмы, бараки рабочих и виллы знатных гуляк. Он обличает воровство, пьянство, блудодейство, сводничество.
В тёмных, прокуренных, гомонящих и сквернословящих кабаках появление благообразного старца, иконописной внешности библейского пророка с длинными волосами, бородой до пояса и массивным серебряным крестом поверх голубой рубахи производило на завсегдатаев впечатление разразившегося грома.
Чуриков читал проповеди до тех пор, пока посетители трактиров, притонов и публичных домов не начинали расходиться.
Кабатчики и содержатели домов терпимости быстро оценили угрозу своему благополучию. Их вышибалы и наймиты принялись изгонять проповедника из своих заведений. Тогда Чуриков обзавёлся полудюжиной телохранителей из числа своих единомышленников и в сопровождении ломовых парней продолжал совершать набеги на злачные заведения.
Кабатчики и сутенёры затеяли несколько судебных процессов против трезвенника. С их подачи его не однажды высылали из Петербурга и Самары. Пристальную слежку за руководителями общины трезвенников вело жандармское управление. Только в 1991 году рассекретили часть его архивов, где есть циркуляры, в коих указуется, что департамент полиции «ходатайствует о том, чтобы баптисты, а равно и другие секты... были включены в сферу обязательного наблюдения ведающих политическим розыском учреждений».
Однако влияние Чурикова стало уже очень велико. Фотографии и тексты проповедей братца Иоанна Самарского расходились по городам и весям. Его ученики и последователи создавали трудовые коммуны по всей стране – в Петербурге и Москве, на Украине и в Сибири...
В 1911 году в общине чуриковцев насчитывалось свыше 360 000 человек. Чуриковцы никому не отказывали в помощи. К ним приходило много алкоголиков, жён алкоголиков, бродяг, проституток. Были представители состоятельных слоев и даже аристократии.
Чуриковцы говорили, что человек, трезвый во всех отношениях, достоин всяческих похвал, но и человек, прошедший, подобно библейскому Иову, через «господние испытания» и вставший на путь добродетели, достоин уважения... Они считали, что разум дан человеку Богом и добровольно одурманивать себя, отказываться от разума – значит совершать самый тяжкий грех.
Члены общин называли себя братьями и сёстрами. Часть общин занималась ремёслами, но большая часть работала на земле. Покупали или арендовали участок и совместно обрабатывали. Чуриковцы денег на борьбу с пьянством не просили и боролись не за чин, а за совесть.
Были у них и серьёзные осложнения с церковью. В Петербурге И. Чуриков разработал и представил митрополиту на утверждение «Устав общества ревнителей православной веры», да церковные власти объявили его устав еретическим, а самого просителя заключили в тюрьму Спас-Ефимьевского монастыря в городе Суздале, «впредь до раскаяния».
В чём же нашли ересь проповедника, истово почитавшего православие? Чуриковцы полностью отказались от употребления вина. То есть и святое причастие принимали только на хлебе и воде... В те времена высокопоставленные священники имели на сей счёт разное мнение.
Однажды я спросил у молодого православного священника, как это представители самых разных церквей садятся за общий стол и договариваются о совместной борьбе за мир? И услышал: «А может, Бог и к ним приходит, но в другом образе»... Так ли, нет ли, но сказано мудро. Да и то: на Святую Русь, на православие папа римский не раз посылал крестовые походы...
Впрочем, у Чурикова был здесь не только фанатизм, но и проявилась осознанная жертвенность. Он боролся не с правительственными и религиозными канонами, а с зелёным змием, с алкоголем. Для членов общины, где было много алкоголиков, вставших на путь исправления, считалась опасной и малая доза алкоголя (будь то даже лекарство на спирту). То, что нормально для обычного мирянина, рискованно для бывшего пьяницы. Даже запах спиртного и звон бокалов могли сбить запутавшуюся душу в пропасть.
Православная церковь много потрудилась для искоренения пьянства, но следует помнить, что и в дореволюционное время церковь ограничивали... Ещё Пётр I упразднил пост патриарха, а Синодом управляли обер-прокуроры, среди которых встречались люди не только не верующие, но и чуждые России...
Напирала на чуриковскую «ересь» и могущественная алкомафия.
Выбраться из тюрьмы Чурикову помогли почитатели из числа петербургской знати.
От активной борьбы с чуриковцами царское правительство отказалось только в 1906 году, после того, как члены Государственной Думы Коновалов и Громогласов, а также ряд известных учёных публично выступили в защиту Чурикова и его сподвижников. Среди прочего они отметили аполитичность движения. В общинах, где собиралось много обездоленных и недовольных бедняков, во время революции 1905–1907 годов сохранялось спокойствие. Чуриковцы жили согласно своему, главному постулату: «Счастье человечества – в трезвости».
Через четверть века ставленники алкомафии вспомнили, что «...чуриковцы оказались враждебной силой на пути развития революционного движения». Хотя чуриковцы не боролись ни с белыми, ни с красными, а лишь противостояли спаиванию народа.
В конце десятых годов чуриковское движение стремительно росло, перешагнуло границы России... Совершенствовался и креп проповеднический дар Иоанна Самарского. Проповеди он читал ясным, доходчивым языком. Его речи несли тепло и доброту, но бывали и задиристы по отношению к алкомафии и пьянству. На проповеди собирались толпы народа. Вот лишь одна из его проповедей:
«Я обвиняю алкоголь в том, что он лжец и обманщик, который расслабляет человека: обещая согреть – он морозит, а называясь живительным – причиняет лишь болезнь и убивает жизнь.
Я обвиняю алкоголь в том, что не проходит дня, в который он не довёл бы сильных и здоровых до чахотки, или не поразил бы человека ударом паралича.
Я обвиняю алкоголь, – что он гнусный злодей и разбойник, грабящий у рабочего люда заработанные трудом и потом деньги, и гонящий его в больницы и тюрьмы.
Я обвиняю алкоголь, – что он преступник, совершающий насилия и убийства. Я обвиняю алкоголь, – что он вероломный изменщик, который сгубил, материально и нравственно, миллионы людей и целые нации и государства.
Я спрашиваю: кто мерзок Богу и противен людям? – Пьяница. Кому помощь и добро не в пользу? – Пьянице. У кого жена и дети несчастны? – У пьяницы. У кого с языка, как с грязного источника, всякая грязь и сквернословие льётся? – У пьяницы.
Я утверждаю со всей решительностью: пьянство отчуждает людей от Бога и храма Божия. Пьянство отцов и детей делает врагами друг друга. Пьянство разлучает жён и мужей. Пьянство по судам водит, в тюрьмы и на каторгу в кандалах гонит. В тюрьме, больнице, в сумасшедшем доме пьяница – свой человек. Трезвый и благочестивый человек служит Богу, а пьяница – дьяволу.
От вина вся беда! В вине человек губит: веру и разум, стыд и совесть, силу и здоровье, своё благополучие и своё спасение.
Юноши и дети! Запомните навсегда: погибель начинается от первой выпитой рюмки. Запомните, что проклят всякий человек, соблазняющий чистую молодую душу на пьянство, тому бы лучше повесить жерновый камень на шею и потопить бы его в глубине морской. Запомните! – пьяница Царствия Божьего не наследует. Запомните это хорошенько! Сами не пейте и другим не давайте.
Боже милостивый и милосердный, отрезви всех нас! Дай нам жизнь трезвую, чистую, православную!»
Но не только в проповедях была причина роста популярности религиозного трезвеннического движения, Иоанн Самарский удачно организовал работу общин. Даже один из его злейших противников вынужден признать: «В отличие от церкви, где сама масса оставалась безучастным зрителем, а действовало духовенство, на чуриковских собраниях проявлялась самостоятельность: хоровое пение, молитвенные реплики присутствующих, рассказы исцелённых, покаяния вслух и другое.
На чуриковских последователей оказывало влияние то обстоятельство, что после грязи, пьяных драк, повседневной ругани в разных притонах и трактирах пьяница, попадая в обстановку благообразного, умиротворяющего молитвенного собрания трезвенников, где говорили друг другу «братец» и «сестрица», а встречи и прощания сопровождались поцелуями, оседал в новой среде и, если находил в себе достаточно собственной воли, уже не возвращался к оставленному неласковому миру».
Очень важным было и то, что чуриковцы вели собственное хозяйство и могли оказывать нуждающимся братьям материальную поддержку, обеспечить кров и стол. Широко использовалась трудотерапия – в мире безработицы члены общины всегда получали возможность трудиться в поле или мастерских.
И всё – при полной добровольности. Каждый мог прийти, уйти и вернуться, когда ему вздумается. Но, как правило, люди здесь оставались надолго.
Чуриковские собрания были доступны каждому. С посетителей здесь ничего не брали. Иоанн Самарский за тем ревностно следил. Религиозную атрибутику продавали для желающих, но поборов не организовывали. Что и притягивало новичков.
После 1917 года чуриковцы потеряли многие молитвенные дома в Петербурге (на Васильевском острове и на Петербургской стороне) и по всей стране. Ходить в церковь или молитвенный дом стало небезопасно.
И всё же после кровопролитнейшей гражданской войны и всех потрясений чуриковские общины начали возрождаться. Только в Ленинграде и Ленинградской области к 1929 году насчитывалось не менее семи тысяч чуриковцев.
Сам Иван Алексеевич переехал в небольшой посёлок Вырица, около Ленинграда. Ещё до революции богатая помещица пожертвовала общине в Вырице двухэтажный дом и землю. Тут чуриковцы постепенно скупили более пятидесяти домов и организовали образцовую сельскохозяйственную общину, в духе времени часто именуемую коммуной. Работали они на зависть хорошо. Всем миром обрабатывали пятьсот десятин земли. Имели два десятка лошадей и более полусотни волов. Завели электродвигатель, трактор, достроили артезианский колодец. Хотя избегали пользоваться химическими удобрениями.
В 1929 году по стране прошла новая волна репрессий. Попали под неё и чуриковцы. Общины закрыли. Над Иоанном Самарским устроили судилище. Его обзывали ханжой и мракобесом, а потом постановили, что с водкой бороться не надо. И шестидесятичетырёхлетнего старика отправили в концлагерь на погибель. Там его след и затерялся. И это не единственная жертва чуриковцев, вообще трезвенников. Достаточно вспомнить, что в то время в Нижнем Новгороде расстреляли почти всех участников антиалкогольных демонстраций.
Почему-то нынешние газетчики дружно охаивают Указ 1985 года «О борьбе с пьянством», но забывают, что именно их отцы и уничтожали подвижников антиалкогольной борьбы. Об апостолах трезвости ни звука, зато льют грязь на народ, вроде бы жить не могущий без водки.
У нас в конце 1980-х реабилитировали одного из наймитов алкомафии, забулдыгу А. И. Рыкова, который до революции в Самаре пил и имел связи с алкомафией, а в 1922 году на народные деньги ездил в Германию лечиться от пьянства. Это его именем народ во второй половине двадцатых годов окрестил «рыковкой» водку – продукт возрождённой им спиртовой промышленности.
Так почему же нельзя реабилитировать народного печальника И. А. Чурикова, который спас, вырвал из лап зелёного змия сотни тысяч людей? Где-то в архивах КГБ хранится дело Иоанна Самарского. Откроют ли его?
И спустя столетие, несмотря на жестокие гонения, живы учения и заветы Чурикова, остались последователи в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве... Общество только выиграет от возрождения чуриковского движения.
Михаил Челышов шёл на бой с зелёным змием как патриот и мыслитель государственного масштаба. Иван Чуриков противостоял зелёному змию как человек, опускавшийся на самое дно, чудом вырвавшийся из адских когтей, прочувствовавший опасность и ужас алкогольного дурмана.
Челышов боролся с пьянством через разум, совесть, законы. Чуриков – через религию, духовность, общинную взаимовыручку. И оба делали очень нужное дело.
Челышовское, чуриковское и толстовское антиалкогольные течения были самыми мощными в трезвенническом движении. Они оказали влияние на антиалкогольную борьбу во всём мире.
Евгений Александрович БАЖАНОВ
г. Самара