Иван Алексеевич Чуриков родился в 1862 году в семье самарского купца. От отца унаследовал рыбное дело. Веками на Волге (до пост­ройки гидроэлектростан­ций) сетями ловили рыбу прямо против города и нес­ли на базар двухметровых осетров и щук, пудовых са­занов и сомов... Икру и осетрину ели не меряя. Це­на – копейка.

Чуриков рано женился на богатой невесте и самостоя­тельно повёл хозяйство. Как и многие коммерсанты, он вкладывал деньги в раз­ные отрасли и... везде имел успех. Наладил торгов­лю по всей России, с Япони­ей и США. Случалось, от­мечал удачи крепкой вы­пивкой.

Неожиданно скончалась жена. Ещё совсем молодой, двадцатилетний купец за­пил по-чёрному. Большая часть громадного состоя­ния осталась в кабаках. Был пропит даже собствен­ный, весьма доходный трактир. Человек быстро опус­тился на самое дно... Тут за Ивана серьёзно взялись родственники. Его тётки-мо­нахини и дядя-миссионер православия ни на один день не оставляли его. Им уда­лось внушить ему веру в доброе, веру в себя.

Купец, гремевший по Са­маре как большой кутила, отрёкся от спиртного и стал проповедовать трезвость с позиций христианской доб­родетели. Он оказался страстным и ярким пропо­ведником.

Отказавшись от остатков недвижимого имущества, Чуриков надел на себя ве­риги весом в двадцать два фунта и не снимал их ни днём, ни ночью, говоря, что умерщвляет свою плоть и думает только о спасении своей души и душ других пьяниц. Проповеди читал в тех же кабаках и пивных, где некогда напивался сам. И – происходили чудеса: многие выпивохи, вопреки своему желанию, не могли пить. Как только они подно­сили хмельную чарку ко рту, их начинало рвать.

Обнаружились у Чурико­ва и недюжинные способ­ности исцелять болезни. На Руси никогда не было недостатка в знахарях, но такого одарённого целителя Самара ещё не знала. Чу­риков зачастую вылечивал за один приём, одним при­косновением, молитвой. Люди приходили на косты­лях, а уходили без них. У его дома целый сарай и се­ни были завалены оставлен­ными костылями и клюшка­ми. Их намеренно не уби­рали.

Слава Чурикова быстро росла. И лечил он всякого бесплатно. Принимал лишь продукты. С утра к нему вы­страивалась длинная очередь. Образовался и круг единомышленников-трез­веников.

Деятельность проповед­ника обеспокоила алкомафию, пивного короля Аль­фреда фон-Вокано и мест­ные власти: трезвенники подрывали доходную от­расль, будоражили умы самарцев, компрометирова­ли государственную винную монополию.

И Чурикова посадили в психиатрическую лечебницу. Пьяного не сажали, а трез­вого посадили. Использова­ние психиатрии в политиче­ских целях у нас имеет дав­нюю практику. Борьба пош­ла не шуточная...

Пограничная Самара из­давна заселялась людом вольным, беглым – бурла­ками, крючниками, бродя­гами, и не случайно слыла пьяным городом. Но и орга­низованная борьба с алкомафией зародилась в Са­маре не случайно: в горо­де имелась сильная и ак­тивная прослойка, боров­шаяся против пьянства – это и православные миссионе­ры, взращённые в экстре­мальных условиях, и старо­веры, и разные религиоз­ные секты, исповедовавшие трезвость и бежавшие за Волгу от царских притес­нений. (Так, в первой поло­вине XIX века Самара ещё была молоканским городом и все школы были в руках молокан. Состоятельные граждане православного ве­роисповедания даже отдава­ли детей на учение за пре­делы города).

Почитатели и поклонники не оставили Ивана Чурико­ва в беде. Десятки и сотни людей собирались у ворот лечебницы. Несли переда­чи, беспокоили администра­цию. Скандал нарастал.

Местные власти выслали Чурикова из Самары. И он объявился в Петербурге. Блестящий город дворцов и мостов был и пролетар­ским центром. На обшир­ных рабочих окраинах лепи­лось множество дешевых пивных и мрачных прито­нов.

И здесь Чуриков посеща­ет пивные, трактиры, пуб­личные дома, тюрьмы, ба­раки рабочих и виллы знат­ных гуляк. Он обличает во­ровство, пьянство, блудодейство, сводничество.

В тёмных, прокуренных, гомонящих и скверносло­вящих кабаках появление благообразного старца, ико­нописной внешности биб­лейского пророка с длин­ными волосами, бородой до пояса и массивным сереб­ряным крестом поверх голу­бой рубахи производило на завсегдатаев впечатление разразившегося грома.

Чуриков читал проповеди до тех пор, пока посетите­ли трактиров, притонов и публичных домов не начи­нали расходиться.

Кабатчики и содержатели домов терпимости быстро оценили угрозу своему бла­гополучию. Их вышибалы и наймиты принялись изгонять проповедника из своих за­ведений. Тогда Чуриков об­завёлся полудюжиной те­лохранителей из числа сво­их единомышленников и в сопровождении ломовых парней продолжал совер­шать набеги на злачные за­ведения.

Кабатчики и сутенёры за­теяли несколько судебных процессов против трезвен­ника. С их подачи его не однажды высылали из Пе­тербурга и Самары. При­стальную слежку за руково­дителями общины трезвен­ников вело жандармское управление. Только в 1991 году рассекретили часть его архивов, где есть циркуля­ры, в коих указуется, что департамент полиции «хо­датайствует о том, чтобы баптисты, а равно и другие секты... были включены в сферу обязательного наб­людения ведающих полити­ческим розыском учреж­дений».

Однако влияние Чурикова стало уже очень велико. Фотографии и тексты    проповедей братца Иоанна Са­марского расходились по городам и весям. Его уче­ники и последователи соз­давали трудовые коммуны по всей стране – в Петер­бурге и Москве, на Украи­не и в Сибири...

В 1911 году в общине чуриковцев насчитывалось свыше 360 000 человек. Чуриковцы никому не отказы­вали в помощи. К ним при­ходило много алкоголиков, жён алкоголиков, бродяг, проституток. Были предста­вители состоятельных сло­ев и даже аристократии.

Чуриковцы говорили, что человек, трезвый во всех отношениях, достоин всяче­ских похвал, но и человек, прошедший, подобно биб­лейскому Иову, через «гос­подние испытания» и встав­ший на путь добродетели, достоин уважения... Они считали, что разум дан че­ловеку Богом и доброволь­но одурманивать себя, отка­зываться от разума – зна­чит совершать самый тяж­кий грех.

Члены общин называли себя братьями и сёстрами. Часть общин занималась ремёслами, но большая часть работала на земле. Покупали или арендовали участок и совместно обра­батывали. Чуриковцы денег на борьбу с пьянством не просили и боролись не за чин, а за совесть.

Были у них и серьёзные осложнения с церковью. В Петербурге И. Чуриков раз­работал и представил мит­рополиту на утверждение «Устав общества ревнителей православной веры», да цер­ковные власти объявили его устав еретическим, а само­го просителя заключили в тюрьму Спас-Ефимьевского монастыря в городе Суз­дале, «впредь до раская­ния».

В чём же нашли ересь проповедника, истово почи­тавшего православие? Чу­риковцы полностью отказа­лись от употребления вина. То есть и святое причастие принимали только на хлебе и воде... В те времена вы­сокопоставленные священ­ники имели на сей счёт раз­ное мнение.

Однажды я спросил у мо­лодого православного свя­щенника, как это представи­тели самых разных церквей садятся за общий стол и договариваются о совместной борьбе за мир? И ус­лышал: «А может, Бог и к ним приходит, но в другом образе»... Так ли, нет ли, но сказано мудро. Да и то: на Святую Русь, на правосла­вие папа римский не раз посылал крестовые походы...

Впрочем, у Чурикова был здесь не только фанатизм, но и проявилась осознан­ная жертвенность. Он бо­ролся не с правительствен­ными и религиозными кано­нами, а с зелёным змием, с алкоголем. Для членов общины, где было много алкоголиков, вставших на путь исправления, считалась опасной и малая доза алко­голя (будь то даже лекар­ство на спирту). То, что нормально для обычного мирянина, рискованно для бывшего пьяницы. Даже за­пах спиртного и звон бока­лов могли сбить запутав­шуюся душу в пропасть.

Православная церковь много потрудилась для ис­коренения пьянства, но сле­дует помнить, что и в доре­волюционное время цер­ковь ограничивали... Ещё Пётр I упразднил пост пат­риарха, а Синодом управ­ляли обер-прокуроры, сре­ди которых встречались лю­ди не только не верующие, но и чуждые России...

Напирала на чуриковскую «ересь» и могущественная алкомафия.

Выбраться из тюрьмы Чу­рикову помогли почитатели из числа петербургской зна­ти.

От активной борьбы с чуриковцами царское прави­тельство отказалось только в 1906 году, после того, как члены Государственной Ду­мы Коновалов и Громогласов, а также ряд известных учёных публично выступили в защиту Чурикова и его сподвижников. Среди проче­го они отметили аполитич­ность движения. В общинах, где собиралось много обез­доленных и недовольных бедняков, во время революции 1905–1907 годов сохра­нялось спокойствие. Чури­ковцы жили согласно свое­му, главному постулату: «Счастье человечества – в трезвости».

Через четверть века став­ленники алкомафии вспо­мнили, что «...чуриковцы оказались враждебной си­лой на пути развития рево­люционного движения». Хо­тя чуриковцы не боролись ни с белыми, ни с красны­ми, а лишь противостояли спаиванию народа.

В конце десятых годов чуриковское движение стремительно росло, пере­шагнуло границы России... Совершенствовался и креп проповеднический дар Ио­анна Самарского. Пропове­ди он читал ясным, доход­чивым языком. Его речи несли тепло и доброту, но бывали и задиристы по от­ношению к алкомафии и пьянству. На проповеди со­бирались толпы народа. Вот лишь одна из его про­поведей:

«Я обвиняю алкоголь в том, что он лжец и обман­щик, который расслабляет человека: обещая согреть – он морозит, а называясь живительным – причиняет лишь болезнь и убивает жизнь.

Я обвиняю алкоголь в том, что не проходит дня, в который он не довёл бы сильных и здоровых до ча­хотки, или не поразил бы человека ударом паралича.

Я обвиняю алкоголь, – что он гнусный злодей и разбойник, грабящий у ра­бочего люда заработанные трудом и потом деньги, и гонящий его в больницы и тюрьмы.

Я обвиняю алкоголь, – что он преступник, соверша­ющий насилия и убийства. Я обвиняю алкоголь, – что он вероломный изменщик, который сгубил, материаль­но и нравственно, миллионы людей и целые нации и го­сударства.

Я спрашиваю: кто мерзок Богу и противен людям? – Пьяница. Кому помощь и добро не в пользу? – Пья­нице. У кого жена и дети несчастны? – У пьяницы. У кого с языка, как с грязно­го источника, всякая грязь и сквернословие льётся? – У пьяницы.

Я утверждаю со всей ре­шительностью: пьянство от­чуждает людей от Бога и храма Божия. Пьянство от­цов и детей делает врагами друг друга. Пьянство раз­лучает жён и мужей. Пьян­ство по судам водит, в тюрьмы и на каторгу в кан­далах гонит. В тюрьме, больнице, в сумасшедшем доме пьяница – свой че­ловек. Трезвый и благоче­стивый человек служит Бо­гу, а пьяница – дьяволу.

От вина вся беда! В вине человек губит: веру и ра­зум, стыд и совесть, силу и здоровье, своё благопо­лучие и своё спасение.

Юноши и дети! Запомни­те навсегда: погибель на­чинается от первой выпитой рюмки. Запомните, что проклят всякий человек, соблазняющий чистую мо­лодую душу на пьянство, тому бы лучше повесить жерновый камень на шею и потопить бы его в глуби­не морской. Запомните! – пьяница Царствия Божьего не наследует. Запомните это хорошенько! Сами не пейте и другим не давайте.

Боже милостивый и ми­лосердный, отрезви всех нас! Дай нам жизнь трез­вую, чистую, православную!»

Но не только в пропове­дях была причина роста по­пулярности религиозного трезвеннического движе­ния, Иоанн Самарский удач­но организовал работу об­щин. Даже один из его злейших противников вы­нужден признать: «В отли­чие от церкви, где сама масса оставалась безучаст­ным зрителем, а действова­ло духовенство, на чуриковских собраниях проявлялась самостоятельность: хоровое пение, молитвенные репли­ки присутствующих, расска­зы исцелённых, покаяния вслух и другое.

На чуриковских последо­вателей оказывало влия­ние то обстоятельство, что после грязи, пьяных драк, повседневной ругани в раз­ных притонах и трактирах пьяница, попадая в обста­новку благообразного, уми­ротворяющего молитвенно­го собрания трезвенников, где говорили друг другу «братец» и «сестрица», а встречи и прощания сопро­вождались поцелуями, оседал в новой среде и, если находил в себе достаточно собственной воли, уже не возвращался к оставленно­му неласковому миру».

Очень важным было и то, что чуриковцы вели собст­венное хозяйство и могли оказывать нуждающимся братьям материальную под­держку, обеспечить кров и стол. Широко использова­лась трудотерапия – в ми­ре безработицы члены об­щины всегда получали воз­можность трудиться в поле или мастерских.

И всё – при полной доб­ровольности. Каждый мог прийти, уйти и вернуться, когда ему вздумается. Но, как правило, люди здесь ос­тавались надолго.

Чуриковские собрания бы­ли доступны каждому. С посетителей здесь ничего не брали. Иоанн Самарский за тем ревностно следил. Ре­лигиозную атрибутику про­давали для желающих, но поборов не организовывали. Что и притягивало новичков.

После 1917 года чуриков­цы потеряли многие молит­венные дома в Петербур­ге (на Васильевском остро­ве и на Петербургской сто­роне) и по всей стране. Хо­дить в церковь или молит­венный дом стало небезо­пасно.

И всё же после кровопролитнейшей гражданской вой­ны и всех потрясений чу­риковские общины начали возрождаться. Только в Ле­нинграде и Ленинградской области к 1929 году насчи­тывалось не менее семи ты­сяч чуриковцев.

Сам Иван Алексеевич переехал в небольшой посё­лок Вырица, около Ленин­града. Ещё до революции богатая помещица пожерт­вовала общине в      Вырице двухэтажный дом и землю. Тут чуриковцы постепенно скупили более пятидесяти домов и организовали об­разцовую сельскохозяйст­венную общину, в духе вре­мени часто именуемую ком­муной. Работали они на за­висть хорошо. Всем миром обрабатывали пятьсот де­сятин земли. Имели два де­сятка лошадей и более по­лусотни волов. Завели элек­тродвигатель, трактор, до­строили артезианский коло­дец. Хотя избегали пользо­ваться химическими удоб­рениями.

В 1929 году по стране прошла новая волна репрес­сий. Попали под неё и чури­ковцы. Общины закрыли. Над Иоанном Самарским устроили судилище. Его об­зывали ханжой и мракобе­сом, а потом постановили, что с водкой бороться не надо. И шестидесятичетырёхлетнего старика отпра­вили в концлагерь на поги­бель. Там его след и зате­рялся. И это не единствен­ная жертва чуриковцев, во­обще трезвенников. Доста­точно вспомнить, что в то время в Нижнем Новгороде расстреляли почти всех уча­стников антиалкогольных де­монстраций.

Почему-то нынешние га­зетчики дружно охаивают Указ 1985 года «О борьбе с пьянством», но забыва­ют, что именно их отцы и уничтожали подвижников антиалкогольной борьбы. Об апостолах трезвости ни зву­ка, зато льют грязь на на­род, вроде бы жить не мо­гущий без водки.

У нас в конце 1980-х реабилитировали одно­го из наймитов алкомафии, забулдыгу А. И. Рыкова, ко­торый до революции в Са­маре пил и имел связи    с алкомафией, а в 1922 году на народные деньги ездил в Германию лечиться от пьянства. Это его именем народ во второй половине двадцатых годов окрестил «рыковкой» водку – про­дукт возрождённой им спир­товой промышленности.

Так почему же нельзя реабилитировать народного печальника И. А. Чурикова, который спас, вырвал из лап зелёного змия сотни ты­сяч людей? Где-то в архи­вах КГБ хранится дело Иоан­на Самарского. Откроют ли его?

И спустя столетие, не­смотря на жестокие гоне­ния, живы учения и заветы Чурикова, остались последо­ватели в Москве, Санкт-Пе­тербурге, Киеве... Общест­во только выиграет от воз­рождения чуриковского движения.

Михаил Челышов шёл на бой с зелёным змием как патриот и мыслитель госу­дарственного масштаба. Иван Чуриков противостоял зелёному змию как чело­век, опускавшийся на са­мое дно, чудом вырвавший­ся из адских когтей, про­чувствовавший опасность и ужас алкогольного дурма­на.

Челышов боролся с пьян­ством через разум, совесть, законы. Чуриков – через религию, духовность, об­щинную взаимовыручку. И оба делали очень нужное дело.

Челышовское, чуриковское и толстовское антиал­когольные течения были са­мыми мощными в трезвен­ническом движении. Они оказали влияние на антиал­когольную борьбу во всём мире.

Евгений Александрович БАЖАНОВ

г. Самара